В декабре 1890 года Анастасии Араповой исполнилось девятнадцать лет. В этот второй в её жизни зимний сезон её вывозили в свет не в родной Москве, а в чопорном Петербурге в сопровождении тётушки Марии Александровны Звегинцовой, которая теперь считала своей святой обязанностью устроить замужество племянницы. Младшая сестра Анастасии София ещё была семнадцатилетней барышней, не выезжала и вечерами оставалась дома у Звегинцовых на Шпалерной, 7, где теперь жили сёстры. Они, конечно, скучали по своему московскому дому на Поварской, по уютным девичьим спальням, по дубовой лестнице с геральдическим львом, по жарким каминам, по всей своей прежней жизни и по покойной матушке.

Теперь в Петербурге их окружали одни военные мундиры: мало того что тринадцать представителей семейства Араповых в разное время служили в Кавалергардском полку в столице, так ещё и муж тётушки Марии – действительный статский советник Иван Александрович Звегинцов – был выходцем из кавалергардов, в Кавалергардском полку служил его старший сын Александр, а также и несколько его племянников. Двух сестёр-сирот Араповых, дочерей генерала Свиты, кавалергарда Николая Устиновича Арапова, приняла к себе большая «кавалергардская семья», связанная глубокими родственными узами и считавшая долгом устроить судьбу своих юных подопечных.

Блеск петербургских гостиных очаровал Анастасию, от природы мечтательную, унаследовавшую от матери не только свою долю внушительного состояния, но и трогательную доверчивость. Анастасию нельзя было назвать красавицей, но она была мила, юна и у неё было доброе сердце. Кроме того, благодаря влиянию своего отчима князя Бориса она получила прекрасное домашнее образование, отлично владела двумя иностранными языками, разбиралась в литературе, музыке, живописи, любила путешествия и лошадей, – важные качества для члена «кавалергардской семьи»! Но всё равно, новая столичная обстановка столь сильно отличалась от привычного круга её близких и знакомых в Москве, что она чувствовала себя в петербургских гостиных одинокой и незащищённой.

Стоит ли удивляться, что в январе 1891 года на балу у матери кавалергарда Сергея Васильевича Александровского во дворце на Большой Морской, 51 Анастасия влюбилась с первого взгляда в самого высокого и самого статного корнета Кавалергардского полка – молодого шведского барона Карла Густава Маннергейма. Его представил Анастасии её кузен кавалергард Александр Звегинцов, старший сын тётушки Марии Александровны Звегинцовой, и по совместительству – сослуживец и друг Маннергейма. Ей, потерявшей в двенадцать лет горячо любимого и любящего её отца, в восемнадцать лет мать и отчима князя Бориса, – ей показалось на этом балу, что именно барон Маннергейм, этот сильный, смелый, элегантный мужчина ростом под два метра, сможет дать ей мужскую защиту, заботу и уверенность, в которых она так сильно нуждалась в то время

Материальное положение корнета Густава Маннергейма вызывало большие сложности: он был совершенно беден. Ему было двадцать три года, когда он познакомился с Анастасией, богатой наследницей имения Успенское и дома на Поварской в Москве. За десять лет до этого разорился его отец и, бросив семью в Великом княжестве финляндском, уехал в Париж. Вскоре умерла мать Маннергейма, и родственники поместили его сначала в Финляндский кадетский корпус, а затем – в Николаевское кавалерийское училище в Санкт-Петербурге, по окончании которого он был зачислен в Кавалергардский Её Величества Государыни Императрицы Марии Фёдоровны полк. В России у Густава не было родственников, он жил в Петербурге у своей крёстной баронессы Альфгильды Скалон де Колиньи и экономил во всём. Молодой кавалергард в таком тяжёлом материальном положении, да ещё и лютеранского вероисповедания не мог считаться подходящим женихом для барышень из русских дворянских семей.

Сопровождать Маннергейма вызвался его сослуживец по полку и друг – корнет Пётр Иванович Арапов, сын очень богатых родителей, не испытывавший ни малейших материальных затруднений. Отец Петра, генерал Иван Андреевич Арапов, был членом совета Главного управления государственного коннозаводства. В своём пензенском имении Лашма он организовал элитный конезавод, который и должны были осмотреть Густав Маннергейм и Пётр Арапов. Кроме того, отец Петра приходился троюродным братом покойного отца Анастасии – Николая Устиновича Арапова, а также и её нынешнего опекуна – Константина Устиновича Арапова. Поэтому для Маннергейма было в определённой степени выгодно таким образом войти в круг родных молодой русской девушки с богатым приданым, которая, как он уже понял, обратила на него своё внимание.

Достоверно известно, что Густав Маннергейм и Пётр Арапов, получив отпуск, отправились поездом из Петербурга в Москву в августе 1891 года и затем проследовали в имение родителей Петра Лашму под Пензой, где и осматривали знаменитый араповский конезавод. Однако, вполне вероятно, что по поручению Константина Устиновича Арапова, дяди Петра и опекуна Анастасии, они по прибытии в Москву заехали и в дом на Поварской, чтобы убедиться, в порядке ли он и правдивы ли письма управляющего. Два молодых кавалергарда с разрешения дядюшки Константина Арапова, распоряжавшегося имуществом своих подопечных сирот-племянниц, вполне могли остановиться в доме на Поварской на одну или несколько ночей и заодно показать Маннергейму первопрестольную Москву, которую он до этого видел только один раз девятнадцатилетним юношей, и то проездом с одного вокзала на другой.

Пётр Арапов, наверняка, подробно рассказал своему другу, что его мать Александра Петровна Арапова, рождённая Ланская, была дочерью Наталии Николаевны Гончаровой, вдовы великого русского поэта Пушкина, от её второго брака с кавалергардом Петром Петровичем Ланским. И вполне вероятно, что Пётр Арапов познакомил Маннергейма с московскими достопримечательностями, знаменитыми для его семейства: с местом на углу Большой Никитской и Скарятинского переулка, в двух шагах от дома на Поварской, где ещё недавно стояла деревянная усадьба старика Николая Афанасьевича Гончарова – отца Наталии Гончаровой. Здесь она жила юной невестой, и сюда к ней и её маменьке приезжал свататься Пушкин. Пётр Арапов, наверняка, показал Маннергейму и приходскую церковь Гончаровых – Большого Вознесения у Никитских Ворот, где венчалась его бабушка с великим поэтом…

Густав Маннергейм и сам был заинтересован в том, чтобы при представившемся ему случае осмотреть Москву и окрестности, а особенно – приданое потенциальной невесты Анастасии Араповой: дом на Поварской и имение Успенское под Звенигородом. Ведь об их помолвке было официально объявлено всего через четыре месяца после этой московской поездки – в январе 1892 года. В пользу этой версии говорит также и то, что в Успенском был собственный первоклассный конезавод, которым управлял как опекун тот же дядюшка Константин Устинович Арапов и который не должны были оставить без внимания кавалергарды Густав Маннергейм и Пётр Арапов с их задачей подбора лошадей для полка.

Задание командира Кавалергардского полка Маннергейм выполнил: лучшие лошади были отобраны, куплены и переправлены в Петербург, – за что он получил солидное материальное вознаграждение, позволившее ему приобрести своего первого элитного жеребца для скачек. Весной следующего 1892 года Густав выиграл с ним призовое место и денежную награду, которая стала его вкладом в расходы на свадьбу с Анастасией Араповой. К этому браку благоволила сама императрица Мария Фёдоровна, шеф Кавалергардского полка, знавшая по имени и в лицо каждого своего офицера. Она стремилась устроить судьбу своего молодого корнета-шведа и судьбу дочери покойного кавалергарда, генерала Свиты.

Свадьба состоялась в Петербурге в понедельник 20 апреля 1892 года и была, по выражению Маннергейма, «очень маленькая, присутствовали только родственники и мои приятели». Венчание было по православному обряду в церкви Кавалергардского полка – в церкви Святых и Праведных Захарии и Елисаветы на Захарьевской улице. А затем все поехали в дом Звегинцовых на Шпалерной, где приглашённый лютеранский пастор дал молодым своё благословение. После угощения шампанским и праздничного ужина у Звегинцовых новобрачные отправились ночным поездом в Москву и сразу по прибытии в первопрестольную – уехали в Успенское проводить медовые месяцы.

Вполне возможно, что в Москве, отъезжая от Николаевского вокзала в экипаже, Анастасия приказала кучеру проехать мимо своего дома на Поварской, – он находился совсем недалеко от их пути в сторону выезда из города. Наверняка, ей было приятно самой показать мужу этот красивейший «замок», который был построен на её глазах, с которым было связано так много её девичьих воспоминаний и который она так любила. Опека над долей Анастасии в родительском наследстве перешла после заключения брака к Маннергейму, так как 21 год (совершеннолетие) ей должен был исполниться только в декабре 1892 года. По всей видимости, дом на Поварской в то время уже сдавался внаём, и чета Маннергеймов была хорошо обеспечена этим и другими доходами от наследства Анастасии.

Семейная жизнь Густава и Анастасии – Наты, как он называл её, – поначалу складывалась благополучно. Она осваивалась в роли молодой жены кавалергарда, а он неожиданно для себя и своих шведских родственников стал хозяином роскошного имения Успенское на берегу Москвы-реки, одного из самых красивых домов в Москве на престижной Поварской и нескольких владений в других губерниях, которые приносили ему с женой хороший годовой доход. Жили супруги в Петербурге на съёмных или служебных квартирах. На досуге устраивали семейные вечера, и Анастасия, унаследовавшая от матери музыкальность и приятный голос, пела дуэтом с Густавом.

Через год у них родилась дочь Анастасия, ещё через год – мертворождённый мальчик, наследник, которого очень ждал Маннергейм и о котором сильно горевал. Через год родилась ещё одна дочь София, и к этому времени отношения супругов сильно испортились. Жена Маннергейма, была так не похожа на его сестёр и родных, её характер был так далёк от скандинавской дисциплинированности и методичности. Маннергейма это раздражало, он изменял, а она ревновала. Она хотела, чтобы всё было идеально, наряжала дочерей в одинаковые платьица, как когда-то её с сестрой наряжала мать. Она как будто хотела повторить своё счастливое детство, когда были живы и мамá, и папá. Удивительно, но даже внешне её с Маннергеймом старшая дочь Анастасия была больше похожа на неё и её мать, а младшая – на Маннергейма и её младшую сестру Софию. Как будто повторялось прошлое. Но Густав к жене охладел, и о его открытых изменах уже говорили в свете.

В 1894 году младшей сестре Анастасии, Софии Араповой, исполнился 21 год, и на этом окончилось опекунство дядюшки и тётушки. Обе сестры вступили в наследство и теперь могли распоряжаться своим недвижимым имуществом без опекунов. В следующем 1895 году они выкупили долю своего отчима князя Бориса Святополк-Четвертинского в доме на Поварской, чтобы со временем им было проще продать московское наследство.

Дом на Поварской был переполнен весной 1896 года. В день коронации Николая II Маннергейму предстояло быть одним из двух ассистентов-кавалергардов, которые следовали по правую и левую руку императора, чуть впереди, вдоль всего коронационного маршрута. Маннергейм получил от командования разрешение остановиться не в казармах, которые были отведены для его полка в Москве, а в собственном доме на Поварской вместе с женой, ведь он был обязан присутствовать на всех официальных торжествах с Анастасией. В доме нашли место и для прибывших из Петербурга близких родственников, потому что в гостиницах совершенно не было свободных номеров.

Вполне возможно, что именно в дни после коронации, в череде торжественных приёмов и балов в Москве вдовствующая императрица Мария Фёдоровна благословила на брак ещё одного офицера своего Кавалергардского полка – корнета графа Дмитрия Георгиевича Менгдена – с Софией Араповой. Она помнила, как её покойный супруг император Александр III ценил его отца графа Георгия Фёдоровича Менгдена, генерала Свиты и выходца из Кавалергардского полка: когда генерал безвинно потерял большую часть своего состояния и был вынужден продать свой дом и имение, император позволил ему с семьёй жить во флигеле Таврического дворца.

Кажется также вероятным, что Мария Фёдоровна могла позаботиться и о судьбе московского дома сестёр Араповых, который уже не был им нужен, поскольку они связали свою судьбу с двумя кавалергардами, несшими службу в столице. Но дом нужно было передать в хорошие руки. 18 мая в Большом Кремлёвском дворце вдовствующая императрица вручила высшую женскую награду Российской Империи – орден Святой Екатерины Малого креста – графине Александре Андреевне Олсуфьевой, гофмейстерине Двора великой княгини Елизаветы Фёдоровны, супруги московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича, – младшего брата покойного императора Александра III. Мария Фёдоровна знала, что графиня Александра Андреевна с супругом графом Алексеем Васильевичем Олсуфьевым собственного жилья в Москве в то время ещё не имели и жили в арендованном доме, и могла рекомендовать им обратить внимание на дом сестёр Араповых на Поварской. Она – одна из самых важных гранд-дам Российской Империи, гофмейстерина Двора великой княгини Елизаветы Фёдоровны, он – генерал от кавалерии, директор Измайловской военной богадельни, – безусловно, им требовалось собственное жильё в Москве, соответствующее их высокому статусу.

София Арапова и Дмитрий Менгден обвенчались осенью 1896 года в Петербурге. С подмосковным Успенским и домом на Поварской было решено расстаться. Весной 1897 года сёстры вместе со сводным братом Александром продали Успенское с аукциона (забрав себе некоторое количество мебели) знаменитому предпринимателю и меценату Сергею Тимофеевичу Морозову. Он сразу же пригласил в усадьбу художника Исаака Ильича Левитана, которому покровительствовал, брал уроки живописи и с которым иногда ездил на этюды. Левитан был вдохновлён таинственностью этого места, часто бывал у Морозова в Успенском и изобразил главный дом усадьбы на картине «Сумерки. Замок» 1898 года. Антону Павловичу Чехову, тоже приглашённому в Успенское, напротив, место не понравилось. В письме книгоиздателю Алексею Сергеевичу Суворину 21 июня 1897 года он писал: «На днях был в имении миллионера Морозова. Дом — как Ватикан, лакеи в пикейных жилетах с золотыми петлями на животах, мебель безвкусная, вина — от Леве, у хозяина никакого выражения на лице, — и я сбежал». В оправдание архитектора Бойцова следует сказать, что Успенское было одной из его первых работ и самой первой работой в окрестностях Москвы, к тому же выполненной до его первого путешествия по Европе. Но уже после Успенского его талант развивался чрезвычайно быстро и больше никто спроектированную им мебель и отделку безвкусными не называл. Возможно, безвкусной была названа вовсе и не мебель Бойцова, а обстановка, привезённая Морозовым взамен вещей, которые Маннергеймы забрали к себе в Петербург.

О цене на «Поварской дом» договорились с графиней Александрой Андреевной Олсуфьевой, и с 7 августа 1897 года по окладным книгам Московской городской управы дом уже числился за новыми хозяевами. Однако, представляется вероятным, что из-за близких дружеских отношений графиня Александра Андреевна перечислила аванс за покупку дома ещё раньше – к свадьбе Софии Араповой и Дмитрия Менгдена осенью 1896 года. Скорее всего, именно на эти деньги новобрачные купили роскошную квартиру в Петербурге по адресу Фурштатская, 10, который указан в справочнике «Весь Петербург» на 1897 год.

Естественно предположить, что на московское новоселье у Олсуфьевых летом 1897 года на правах прежних хозяев и друзей семьи были приглашены Анастасия с Маннергеймом и молодожёны Менгдены. Для Маннергейма этот визит в Москву для прощания с «Поварским домом» был последним на долгие годы. В следующий раз он побывал в Москве лишь проездом на японский фронт осенью 1904 года.

А пока карьера Маннергейма шла вверх. Осенью 1897 года он получил назначение в Придворную конюшенную часть, где должен был лично отбирать лучших лошадей, которых Николай II впоследствии дарил своим высокопоставленным гостям. Возможно, это назначение состоялось, потому что государь вспомнил своего статного ассистента-кавалергарда в дни коронации в Москве.

София и Дмитрий Менгдены, скорее всего, не раз бывали в гостях у Олсуфьевых после продажи дома, когда приезжали к московским родственникам: к тётушке Надежде Веригиной, жившей по соседству, и к брату Дмитрия Георгию Менгдену, служившему заведующим Двором великого князя Сергея Александровича. Все они принадлежали к одному кругу – приближённых и близких друзей великокняжеской четы.

Тем временем отношения Густава и Анастасии ухудшились из-за его измен настолько, что она решилась на отчаянный шаг – уехать на время очень далеко, в надежде, что муж, наконец, поймёт, что она ему нужна, изменится и начнёт её ценить. В 1900 году она окончила курсы медсестёр, оставила детей на попечение гувернанток и отправилась работать в военных госпиталях на Дальний Восток, где тогда разворачивался кровопролитный конфликт России с Китаем. У неё был характер. Без сомнения, на столь отважный шаг и невероятно далёкую и трудную поездку её вдохновили рассказы о путешествиях её отчима князя Бориса Святополк-Четвертинского, которые она слушала барышней в их доме на Поварской. Она была свидетелем его отъездов и возвращений из охотничьих экспедиций по Африке, Индии и имела приблизительное представление о том, чего можно ждать в такой долгой дороге и непривычной обстановке. Проработав медсестрой в дальневосточных прифронтовых госпиталях – в Чите, Хабаровске, Владивостоке, Харбине – она вернулась в 1901 году с перенесённой лихорадкой, сломанной ногой и массой впечатлений.

Поначалу Густав казался заинтересованным рассказами жены и проводил с ней много времени, заботился о её выздоровлении. У неё появилась надежда на то, что они смогут начать всё с начала. Они стали подыскивать загородное имение, чтобы проводить летние месяцы семьёй на природе, заниматься хозяйством, и остановились на поместье XVI века Априкен в Курляндии (теперь в Латвии), которое было основано древнейшим и знаменитейшим остзейским дворянским родом Остен-Сакенов. В Априкен была старинная лютеранская церковь, пруды и пейзажный парк. Добираться до имения нужно было от Риги сначала по железной дороге, а затем – преодолеть приличное расстояние в коляске.

Имение было приобретено в 1901 году на имя Анастасии из денег, доставшихся ей от продажи московского наследства, но Маннергейм усмотрел в этом факте недоверие к себе. Он снова охладел к жене и взялся за старое. На этот раз Анастасия поняла, что не может больше терпеть его измены и не хочет делить мужа с любовницами, которые становились всё более настойчивыми и даже наглыми. Она не хотела лицемерить. Поэтому в 1903 году решилась на окончательный шаг – разъехаться навсегда.

В то время получить официальный развод было чрезвычайно трудно, особенно в «кавалергардской семье», и пары, не нашедшие в себе сил к примирению, нередко предпочитали жить раздельно, оставаясь формально в браке. Анастасия собрала свои и детские вещи, взяла дочек, которым тогда было десять и восемь лет, их гувернанток, свою горничную и отправилась сначала в Москву.

Она навестила в Москве тётушку Надежду – младшую сестру своей матери, – которая к тому времени овдовела и вторым браком была замужем за бароном Михаилом Феликсовичем Мейендорфом. Анастасия договорилась с ней и с бароном о помощи в разделе имущества, в том числе совместно нажитого в браке с Маннергеймом. Её решение было жёстким и бесповоротным: она лишала Густава всех денег и недвижимости. Можно представить, что у неё не было ни малейшего желания, чтобы он продолжал тратить на своих любовниц деньги из наследства её родителей. Единственное, что она оставила за ним, – это доля в воронежском владении Александровка, тоже доставшаяся ей в наследство от деда Александра Борисовича Казакова, похороненного в построенной им церкви Покрова в Александровке. Маннергейм продолжал получать небольшой доход от этого владения вплоть до 1917 года, часть которого отправлял на содержание дочерей.

Распорядившись таким образом, Анастасия с двумя маленькими девочками покинула Москву и Россию навсегда. С грустью она в последний раз взглянула на дом на Поварской улице, где жила беззаботной барышней и где в её девичьей спальне рождалось столько надежд, которые теперь оказались горько разбиты. В доме на Поварской уже протекала совсем иная жизнь, с новыми хозяевами, новыми привычками и новыми историями, и для своего, когда-то такого родного дома Анастасия уже была лишь тенью из прошлого. Маннергейм пытался с ней примириться и по дороге на японский фронт осенью 1904 года встречался в Москве с Менгденами и Мейендорфами в поисках посредничества, но Анастасия на этот раз была непреклонна.

Выехав из России, она с детьми сначала отправилась на Лазурный берег, чтобы отдохнуть и прийти в себя, а затем переехала в Париж, где купила квартиру, дала образование дочерям и жила всю жизнь до смерти. Из парижских газет она узнала об отречении императора Николая, о русской революции сначала февральской, потом октябрьской, была свидетелем огромной волны русских беженцев, заполонивших Париж. Во Францию добралась и её сестра София с мужем графом Дмитрием Георгиевичем Менгденом и детьми.

Менгдены оставались близки к вдовствующей императрице Марии Фёдоровне. Младшая сестра Дмитрия – графиня Зинаида Георгиевна Менгден – была её крестницей и верной свитной фрейлиной. 4 марта 1917 года она сопровождала Марию Фёдоровну в Ставку в Могилёв для свидания с сыном Николаем, отрёкшимся от престола, – свидание, которое оказалось для матери и сына последним.

Зинаида последовала за вдовствующей императрицей в Крым, где большевики держали их под домашним арестом во дворце Дюльбер. В Крыму оказался и Дмитрий Менгден с женой Софией и детьми. Мария Фёдоровна писала о нём в дневнике 6 апреля 1919 года:

11 апреля 1919 года вдовствующая императрица Мария Фёдоровна покинула Россию на линкоре «Мальборо», присланном за ней английским правительством. Она согласилась ступить на него, только если позволено будет взойти на борт также и всем раненым русским воинам и всем гражданским лицам, которые пожелают уехать. С ней покинула Россию и её фрейлина Зинаида Менгден, а также и Дмитрий со всей семьёй.

В 1919 году Маннергейм попросил у Анастасии развода, потому что не мог баллотироваться на пост президента Финляндии с русской женой, и она согласилась. Ни он, ни она больше никогда не женились. После революции её финансовое положение сильно ухудшилось, пришлось переехать в меньшую квартиру, а лишнюю мебель сначала сдать на склад временного хранения, а затем распродать, потому что нечем было оплачивать хранение. Маннергейм стал перечислять ей денежное пособие четырьмя регулярными переводами в месяц, которые она получала в Шведском банке в Париже. Её здоровье было подкошено переживаниями из-за семейной жизни, развился рак, на лечение уходило много денег.

Удивительно, но на этом их история не заканчивается. В конце жизни Анастасия и Густав встретились в Париже и нашли в себе душевные силы, чтобы помириться. Маннергейм позже писал своей сестре об Анастасии: «…Можешь поверить мне, как я рад тому, что мы после столь долгих лет опять нашли друг друга, поняли один другого и стали настоящими друзьями…». Были в его маленькой русской жене твёрдый характер и доброе сердце, которые он смог, наконец, оценить. И, возможно, он понял, что не было в его жизни человека ближе, любимее и роднее, чем она, с которой он венчался и которая подарила ему двух дочерей. Анастасия мужественно и храбро боролась с болезнью, он оплачивал её лечение от рака, поместил в частную клинику к хорошему доктору, но было слишком поздно. В последний день 1936 года она скончалась в Париже на шестьдесят пятом году жизни. Маннергейм писал сестре:

Он не мог присутствовать на отпевании в Париже, но оплатил её могилу на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа на пятьдесят лет вперёд и позже приезжал на неё. В русской церкви в Хельсинки он заказал по усопшей панихиду и всю её простоял на коленях. Так тихо и торжественно закончилась история любви, начавшаяся на балу в петербургском дворце, свидетелем и немым участником которой был дом на Поварской в Москве.

До конца жизни Маннергейм поддерживал тёплые, дружеские отношения и переписку на русском языке с младшей сестрой Анастасии – Софией – и её супругом, кавалергардом графом Дмитрием Георгиевичем Менгденом, и даже поддерживал их финансово в эмиграции.

Навигация:

• Главная страница
• Вступительное слово
• Глава 1. Поварская и Большая Никитская
• Глава 2. Архитектор Пётр Самойлович Бойцов
• Глава 3. Семейство Казаковых
• Глава 4. Князь и княгиня Святополк-Четвертинские (глава написана при участии В. С. Хукка)
• Глава 5. Сёстры Араповы: баронесса Маннергейм и графиня Менгден (глава написана при участии В. С. Хукка)
• Глава 6. Граф и графиня Олсуфьевы
• Глава 7. После 1917 года
• Использованная литература