Через полтора года после смерти мужа, 26 августа 1885 года, Вера Александровна Арапова, рождённая Казакова, обвенчалась с князем Борисом Владимировичем Святополк-Четвертинским в Знаменской церкви, что в Зубове, на Девичьем поле. Вдова генерала Свиты превратилась в княгиню Веру Александровну Святополк-Четвертинскую. Одним из её поручителей на свадьбе был супруг сестры Надежды – полковник Генерального штаба Евгений Александрович Веригин.

Молодожёны нуждались в семейном гнезде в Москве, но выбор архитектора для них не стоял – им мог быть только Пётр Бойцов. Князю и княгине также было известно, где можно было взять по хорошей цене кирпич для строительства нового дома – на кирпичных заводах Веригина. Однако, Бойцов только что закончил выполнение проекта для замка Надежды и Евгения Веригиных в Подушкине и только-только приступил к строительным работам, поэтому было решено подождать с новым заказом.

А тем временем княгиня Вера и её любимый Боренька, как она называла мужа, занялись поиском подходящего для себя участка. По завещанию отца усадьбу на Большой Никитской унаследовала сестра Надежда, где и поселилась с супругом. Надежда и Вера были так дружны и так хотели жить рядом, что договорились со своим ближайшим соседом бароном Михаилом Львовичем Боде, владельцем красивейшей усадьбы на Поварской улице (сейчас – Поварская, 52), о покупке у него узкой полоски земли, тянущейся от Большой Никитской до Поварской, на которой у баронов был только собственный садик и хозяйственные постройки.

К 1887 году Пётр Бойцов почти закончил оформление интерьеров в Подушкине и даже успел меблировать комнаты Надежды и Евгения Веригиных в доме на Большой Никитской, привнеся в них романтический дух французского Ренессанса.

Настал черёд и княгини Веры с князем Борисом. Княгиня Вера уже располагала суммой, достаточной для устройства роскошного московского дома, специально для этого распродав унаследованные ею от отца имения в Казанской, Пензенской и Тамбовской губерниях.

9 марта 1887 года барон Михаил Львович Боде обратился в Московскую городскую управу с прошением отделить участок величиной 680 квадратных саженей (примерно равный 31 сотке) от своей усадьбы с приложением купчей крепости, оформленной на князя Бориса Владимировича Святополк-Четвертинского. А 14 апреля 1887 года князь Борис, в свою очередь, написал в Управу прошение о постройке в своём новом владении каменного дома, конюшни, каретного сарая, а также временного барака для рабочих, – то есть настоящей московской городской усадьбы со службами.

Участок на Поварской был приобретён на имя князя, хотя все знали, что – на деньги жены. Но отношения между супругами в то время были хорошими, оба они были увлечены совместным творчеством со своим любимым, семейным архитектором Петром Бойцовым, который понимал их с полуслова.

Ещё один фрагмент из автобиографичного романа нижегородского писателя Ивана Сергеевича Рукавишникова «Проклятый род» помогает представить манеру работы Петра Бойцова с заказчиками, в том числе и с князем Борисом Святополк-Четвертинским. «Макар» – это нижегородский заказчик Бойцова купец Сергей Рукавишников, а «архитектор Пётр Петрович Знобишин» – сам Пётр Бойцов:

Судя по тексту романа, архитектор Бойцов был своим в доме заказчиков во время строительства. Вполне вероятно, что к князю и княгине Святополк-Четвертинским он приезжал к обеду, а иногда вместе с князем они посещали рестораны.

Пётр Бойцов и князь Борис задумали дом с интригой. Его фасад, обращённый на Поварскую улицу, решено было выполнить в формах французского Ренессанса времён короля Генриха IV (1589―1610). Должно быть, это был тонкий намёк на польские корни рода Святополк-Четвертинских, чей расцвет в Речи Посполитой пришёлся именно на этот период. Но переступив порог дома, гости попадали в настоящий английский замок времён английского короля Генриха VIII Тюдора и его дочери королевы Елизаветы. Возможно, выбор английского стиля в интерьерах был сделан по желанию княгини Веры, очень любившей свой готический замок в Успенском, перестроенный Бойцовым для неё и её покойного мужа.

Стили давно минувших эпох снова вошли в моду у дворянских семей в конце XIX века, подчёркивая древность и былую славу их родов в противовес стремительно богатевшему купечеству, чьи представители чаще предпочитали новый, очень современный, ни на что не похожий стиль модерн. Архитектор Бойцов прекрасно чувствовал вкусы и желания своих заказчиков-дворян, и на фасаде дома на Поварской появился герб княжеского рода Святополк-Четвертинских, а также – и на камине в кабинете князя на первом этаже, и на щите геральдического льва, украсившего величественную дубовую лестницу. Этот герб был и на каминном экране в Дубовой гостиной, а подле него на восточном ковре лежала шкура тигра, наверняка, убитого именно князем Борисом в одном из путешествий.

Четыре резные колонны поддерживают лестницу в Дубовой гостиной, а экзотическое дерево для них – сандал – по легенде привёз князь Борис из поездки по Индии. Вместе с архитектором Бойцовым они задумали сделать эти колонны символами супружеской любви, и на двух из них вырезано барельефное изображение одинаковых женских головок, обладающих портретным сходством с княгиней Верой, а на двух других – одинаковые изображения мужской головы с бородкой и усами, напоминающие чертами князя Бориса. Несомненно, князь Борис, обладавший "истинно русским вкусом к варварской роскоши" (как о нём писал современник, его друг), входил во все детали проектирования и убранства дома, в котором воплотил свои мечты о родовом замке.

Сам архитектор Бойцов считал дом на Поварской важным этапом своей карьеры и после завершения работы над интерьерами пригласил профессионального фотографа, чтобы сделать снимки Дубовой гостиной для своего портфолио. Он опубликовал их только в 1913 году, после получения членства в Московском архитектурном обществе (аналог современного Союза московских архитекторов).

С дочерьми супруги у князя Бориса сложились добрые, дружеские отношения, – особенно со старшей Анастасией, которой в год начала строительства дома минуло пятнадцать лет. Он приглашал барышень к обсуждению чертежей, интересовался их мнением и предусмотрел для них собственную половину дома с небольшой гостиной, которая служила им комнатой для занятий (они получали домашнее образование), и двумя девичьими спальнями с уборной, примыкавшими к кабинету матери. Для них даже был спроектирован собственный выход на улицу по потайной лестнице, чтобы они могли уходить на прогулку с гувернанткой по короткому пути, минуя парадные гостиные.

Князь Борис хорошо понимал этих двух девочек, рано потерявших отца, ведь он сам был с детства сирота.

Их было два брата – старший Борис и младший Сергей, – рождённые в семье Гвардии поручика князя Владимира Борисовича Святополк-Четвертинского и его жены, одной из первых московских красавиц Ольги Николаевны (графини Гурьевой). Борис и Сергей появились на свет в казённом Шталмейстерском доме в Знаменском переулке, который по службе занимал их дед князь Борис Антонович Святополк-Четвертинский: он был шталмейстером Двора, управляющим конюшенного отделения Московской дворцовой конторы, то есть отвечал за царские экипажи в случае приезда в первопрестольную членов императорской семьи. Вместе с ним в казённом доме жила семья его сына, здесь появились и внуки. Супруга шталмейстера Надежда Фёдоровна, рождённая княжна Гагарина, была сестрой княгини Веры Фёдоровны Вяземской, дружившей с А. С. Пушкиным. Поэт бывал в Шталмейстерском доме в Знаменском, танцевал с дочкой Святополк-Четвертинских красавицей-княжной Надеждой Борисовной (1812—1909).

У шталмейстера князя Бориса Антоновича было шесть дочерей и трое сыновей. Но старший сын Борис не женился и умер в 1864 году, не оставив наследников. Второй сын Фёдор умер в 1831 году в возрасте 17 лет. Вся надежда на продолжение княжеского рода и передачу родового наследства возлагалась на младшего сына Владимира. От его брака с молодой графиней Ольгой Николаевной Гурьевой и родились два сына — Борис в 1850 и Сергей в 1853 году. Борис был долгожданным наследником, и восприемником на его крещении в цервки Вознесения на Большой Никитской стал дед — шталмейстер Двора Его Императорского Величества князь Борис Антонович.

Летние месяцы братья Борис и Сергей проводили в старинной подмосковной усадьбе Филимонки, купленной дедом князем Борисом Антоновичем Святополк-Четвертинским после его переезда из столицы в Москву. По преданию, в 1812 году вечером первого дня отступления французов из Москвы, в усадебном доме в Филимонках ночевал Наполеон.

Но семью постигло несчастье. Мать маленького Бориса красавица-княгиня Ольга Николаевна умерла, когда ему было только пять лет, а четыре года спустя умер и отец, князь Владимир Борисович Святополк-Четвертинский. Никакие богатства, знатность княжеской семьи, считавшей своим прародителем Рюрика, и заботы любящих тёток, – не могли заменить Борису и его брату Сергею утраченного родительского тепла. Поэтому князь Борис, сам недолюбленный родителями из-за их ранней кончины, относился к своим падчерицам Анастасии и Софии Араповым как к родным дочерям.

Вполне естественно, что наиболее дружеские отношения сложились у князя Бориса со старшей падчерицей Анастасией, которую все домашние звали Ната. Как старшая, она больше тянулась к нему, к рассказам о его путешествиях по дальним экзотическим странам, об охоте на диких тигров и слонов в джунглях, о первозданной природе и обычаях местных племён.

Он рассказывал ей и о своих европейских путешествиях, которые были не менее захватывающими: получив образование в Дрездене, он объездил всю Европу, был любимцем при каждом королевском дворе, и его особенно отметил дружбой Его Королевское Высочество принц Уэльский Эдуард, старший сын королевы Виктории, – вместе они проводили много времени в Баден-Бадене, в других уголках Европы и по всему свету. Принц Уэльский Эдуард тоже был страстным охотником.

Князь Борис никогда не умел обращаться с деньгами и примерно за пятнадцать лет заграничных разъездов и путешествий промотал свою долю многомиллионного родительского наследства полностью. Но у него остались многочисленные родственные и дружеские связи в высшем свете и – огромное природное обаяние. Дела поправила женитьба на богатой вдове Вере Александровне Араповой.

Он ввёл её дочерей Анастасию и Софию в круг своих родственников и знакомых – титулованного московского дворянства: князей Трубецких, князей Шаховских, князей Щербатовых, графов Уваровых, князей Гагариных, Нарышкиных, – круг, весьма отличавшийся от общества, к которому девочки привыкли с детства. Он позаботился о том, чтобы к ним были наняты лучшие учителя для обучения иностранным языкам и старался мотивировать взрослевшую Анастасию тем, что ей будет легче, имея разносторонние знания, общаться с его родовитыми родственниками. Благодаря этому Анастасия в совершенстве владела французским и немецким, хорошо разбиралась в литературе и любила путешествия.

Анастасия Арапова, которой в 1889 году, ко времени завершения строительства и внутренней отделки дома на Поварской, минуло семнадцать лет, очень радовалась новому жилью и гордилась, что в её семье появился такой великолепный «замок». Князь Борис, по воспоминаниям друзей, всегда немного опережал время. Так было и с домом на Поварской: слава о нём понеслась по всей Москве. Городские франты и первые московские красавицы самого благородного происхождения считали за честь быть приглашёнными на балы и вечера к князю и княгине Святополк-Четвертинским в их таинственный, величественный «замок», при этом очень современный, продуманный по последнему слову техники. 28 декабря 1889 года Анастасии исполнилось восемнадцать, и в ту зиму она начала выезжать на балы в сопровождении матери, а дома ей разрешили спускаться в Дубовую гостиную во время вечерних приёмов.

Вместе с тем, именно завершение убранства дома стало началом охлаждения князя Бориса к супруге. После нескольких первых приёмов в новом доме он как-то сразу прервал с ней общение, стал чаще пропадать за границей, а она сильно ревновала. Разрыв их отношений стал для сестёр Анастасии и Софии очень болезненным. За пять лет они привязались к отчиму. Знали, что их мать любит своего Бореньку, горячо его поддерживает, во всём стараясь угодить, оплачивает расходы на его роскошные увлечения охотой и лошадьми, одобряет все княжеские затеи в имении в Успенском и в московском доме. Их семейные неурядицы породили массу слухов и сплетен. И внезапно одним августовским днём 1890 года княгиня Вера скончалась у себя в Успенском. Священник едва успел её причастить. Причиной смерти было названо кровоизлияние в мозг, но говорили, что она приняла медленно действующий яд, когда узнала, что князь Борис женился на ней из-за денег. Правда это или нет, – мы не знаем.

Прах княгини Веры отпели в её любимой церкви Успения Пресвятой Богородицы в селе Успенском и погребли на кладбище Алексеевского женского монастыря в Москве в фамильном захоронении Араповых рядом с могилой её первого мужа и недалеко от могилы её горячо любимой и рано умершей младшей сестры Наталии.

И вскоре после похорон Анастасию и Софию, так внезапно лишившихся матери, спешно увезла в Петербург тётушка Мария Александровна Звегинцова, старшая сестра Веры, чей муж к тому времени получил назначения в столичные министерства.

Две молодые девушки восемнадцати и семнадцати лет стали владелицами очень крупного состояния, унаследованного от покойных отца и матери: московского дома на Поварской, подмосковного Успенского и других владений. Но до совершеннолетия (в 21 год) или более раннего замужества за ними и за их имуществом должны были присматривать опекуны – тётушка Мария Александровна Звегинцова и дядюшка генерал Константин Устинович Арапов, брат их отца, оба жившие в Петербурге. Кроме того, опекунам необходимо было и оберегать их имущество от других наследников: старшего сводного брата Александра Арапова, сына их отца от первого брака, и от отчима князя Бориса, который вскоре уехал за границу (он умер в Йоханнесбурге в 1911 году после многих захватывающих путешествий).

После добродушного, хлебосольного московского общества восемнадцатилетняя Анастасия Арапова вступила в строгий Петербург, где ей с Софией предстояло теперь жить у тётушки Марии Александровны. Ей было горько от воспоминаний о последних днях жизни матушки, о похоронах и очень тяжело от того, что опекуны лишили её общения с отчимом князем Борисом, к которому она успела привязаться, как к родному отцу. Но никто не мог и предположить, что всего через пять месяцев после кончины матери она встретит на балу в Петербурге своего будущего и единственного мужа – молодого кавалергарда барона Карла Густава Маннергейма, которому суждено было со временем стать первым президентом Финляндии.

Навигация:

• Главная страница
• Вступительное слово
• Глава 1. Поварская и Большая Никитская
• Глава 2. Архитектор Пётр Самойлович Бойцов
• Глава 3. Семейство Казаковых
• Глава 4. Князь и княгиня Святополк-Четвертинские (глава написана при участии В. С. Хукка)
• Глава 5. Сёстры Араповы: баронесса Маннергейм и графиня Менгден (глава написана при участии В. С. Хукка)
• Глава 6. Граф и графиня Олсуфьевы
• Глава 7. После 1917 года
• Использованная литература